ВОЗВРАЩЕНИЕ ОДИССЕЯ

 

ОДИССЕЙ В ИТАКЕ

Между тем Одиссей пробудился ото сна, по, осмотревшись, не узнал родного берега - так давно он не видел Итаки.

Встав, он с недоумением оглядывался и, наконец, печально воскликнул:
- О, я несчастный! В какую страну я попал? О, почему я не остался в стране феаков, где так хорошо и дружески приняли меня? А теперь вот они обманули меня и высадили на чужом берегу. И, наверное, утащили при этом часть моих подарков!

И с этими словами герой стал осматривать и считать положенные возле него дары, но скоро с удивлением убедился, что все вещи были в полном порядке и ни одна из них не пропала. Он задумчиво начал ходить по берегу, не зная, на что решиться, как вдруг перед ним предстала богиня Афина в образе стройного юноши, с копьем в руке.

Одиссей был обрадован появлением человека и дружески спросил его, в какой он находится стране, остров ли это или твердая земля.

- Должно быть, издалека пришел ты, странник, - ответила богиня, - если тебе нужно спрашивать название этой страны. Итакой называется она, и известна всем и на востоке, и на западе.

Как ни возликовало сердце Одиссея, когда он услышал эти слова, однако он остерегся назвать юноше свое имя и рассказал сейчас же из-мысленную им басню. Выслушав его до конца, богиня улыбнулась и, проведя рукой по его щеке, внезапно предстала перед ним в образе прекрасной, стройной девушки.

- Необычайно хитрым должен быть тот, кто захочет перехитрить тебя, - сказала она, - хотя бы это был и бог. Даже в собственной стране, и то ты не можешь отказаться от вымыслов и обманов. Но не будем больше говорить об этом. Я - Афина Паллада и явилась помочь тебе спрятать твои дары и дать тебе советы на будущее!

С этими словами она спрятала его вещи, заключив их в скалу, и затем они оба сели под оливковое дерево и стали держать совет, как наказать женихов, о дерзости и нахальстве которых Афина подробно рассказала своему любимцу.

- Горе мне! - воскликнул Одиссей, - Если бы ты не рассказала мне всего этого, ужасная смерть ожидала бы меня дома.

- Будь спокоен, мой друг, - ответила богиня, - и знай, что я никогда не оставлю тебя. Прежде всего я позабочусь о том, чтобы никто не знал о твоем возвращении. Поэтому я сморщу кожу на твоих членах, сниму с твоей головы темные кудри и одену тебя в рубище, чтобы каждому, кто встретит тебя, ты был противен; также потушу я блеск твоих глаз, чтобы не только женихи, но и твоя жена и твой сын не могли узнать тебя. Сначала ты посети главного пастуха над свиными стадами, который привязан к тебе. Найдешь ты его у источника Аретузы; у него ты узнаешь обо всем, что делается в твоем доме. Я же тем временем отправлюсь в Спарту и вызову оттуда обратно твоего сына, Телемака, который отправился к Менелаю проведать о твоей судьбе.

- Как, разве и он должен был терпеть бедствие, блуждая по океану? - со страхом спросил Одиссей. Но богиня успокоила его, и сказала: - Не беспокойся за сына! Я сама сопровождала его, и нет ничего, в чем он терпел бы недостаток.

Так сказала Афина и, коснувшись героя своей палочкой, превратила его в дряхлого, покрытого лохмотьями нищего. Затем она дала ему посох и нищенскую суму и исчезла. Герой же в таком виде направился к указанному источнику, где действительно встретил вернейшего из своих слуг, свинопаса Эвмея. Он нашел его на склоне горы, где тот устроил для своих стад каменную ограду.

Прежде всего Одиссея увидели собаки и с громким лаем бросились на него. Он, видя опасность, присел на землю, но при этом выронил из рук посох; верная гибель ожидала бы его в собственной земле, если бы сам свинопас не подоспел к нему на помощь и камнями не отогнал собак.

- Поистине, - сказал свинопас, - еще немного - и тебя разорвали бы, старик, мои собаки, и на моем сердце лежало бы новое горе. Зайди-ка в хижину, бедняга, и подкрепи себя пищей и вином; если же ты сыт, то расскажи мне, откуда ты, и какая печаль гнетет тебя, и почему ты выглядишь таким жалким.

И с этими словами свинопас привел странника в свою хижину и, приготовив ложе, пригласил его отдохнуть на нем. Когда же обрадованный этим приемом Одиссей поблагодарил его, Эвмей сказал: - Нельзя относиться с неуважением к гостю, хотя бы и к самому ничтожному. Мои дары, конечно, незначительны; йот если бы мой добрый господин был дома, то и мне жилось бы лучше, да и гостям я мог бы оказывать больше уважения. Но он погиб, мой добрый господин. Да постигнут всякие несчастия род Елены, ради которой погибло столько героев!

Так сказал свинопас и направился к закутам, где лежали маленькие поросята. Выбрав двух, он заколол их, насадил мясо на вертел и, обжарив, предложил своему гостю. Затем, налив в деревянную чашу вина, поставил ее перед гостем, а сам сел напротив и сказал:

- Ну, ешь теперь, странник; только поросятами я и могу угостить тебя, ибо откормленных свиней у меня поедают женихи. День и ночь пируют они, режут свиней и опустошают одну бочку с вином за другой.

Одиссей, слушая эти слова, с жадностью ел мясо и быстрыми глотками пил вино, не произнося ни слова; и сердце его было полно желанием мести, которую он готовил женихам. Когда пастух налил ему еще кубок вина, он дружески выпил его вместе с ним, и сказал:

- Опиши-ка мне получше твоего господина: может быть, я и знаю его, ибо много мне пришлось скитаться по чужим землям.

Но Эвмей, печально качая головой, ответил:
- Наверно, птицы и псы уже давно обглодали кости моего господина, и они лежат теперь где-нибудь, засыпаемые пылью. Ах, никогда не будет у меня больше господина, который бы так любил меня и был бы так ласков со мной!

- Слушай мой друг, - ответил Одиссей, - напрасно тревожишь ты так сильно свое сердце, печалясь о нем. Говорю тебе и клятвой подтверждаю, что Одиссей вернется. Не успеет закончиться этот месяц, как он возвратится в свой дом и накажет злодеев, осмелившихся так дерзко оскорблять его жену и его сына.

- Оставь твои клятвы, - возразил пастух, - на Одиссея больше рассчитывать нечего. Меня заботит теперь его сын Телемак, в котором надеялся я увидеть истинного наследника Одиссея, похожего на него умом и телом. Но он поехал теперь в Пилос, чтобы разузнать об отце, а, между тем женихи устроили ему засаду и хотят убить его на обратном пути. Однако, оставим их в покое; расскажи-ка ты теперь, старец, кто ты и что привело тебя в Итаку.

В ответ на это Одиссей рассказал пастуху длинную сказку; по его словам, он был обедневшим сыном богатого критского вельможи и на своем веку перенес много различных бедствий. Участвовал он и в Троянской войне, во время которой и узнал Одиссея. На обратном пути буря прибила его к берегу теспротов, у которых ему и удалось узнать кое-что об Одиссее. Он уже был, оказывается, у них и только незадолго до его прибытия покинул землю теспротов, чтобы вопросить в Додоне Зевса о своей судьбе.

Когда он окончил свою длинную сказку, пастух сказал ему:
- Всему верю я, что ты рассказывал, кроме того, что ты говорил об Одиссее. Я не верю больше ничему, что рассказывают о нем с тех пор, как обманул меня один этолиец, сказав, что он видел Одиссея в Крите, чинящим свои корабли; он врал мне тут, что Одиссей осенью вернется со всеми своими товарищами и с несметным богатством. Поэтому не трудись больше задабривать меня своими историями. Закон гостеприимства и без того охраняет тебя, и ты можешь располагать этим убежищем, как своим.

Одиссей глубоко тронут был этими словами и воскликнул:
- О, да пошлют тебе боги, добрый Эвмей, столько любви, сколько дал ее ты мне, явившемуся к тебе в таком виде!

Тем временем пришли со своими стадами помощники пастуха; чтобы почтить своего гостя, Эвмей приказал заколоть откормленную свинью, и так они сидели, дружески разговаривая и наслаждаясь вкусным мясом. Но вдруг внезапно поднялся сильный ветер и пошел дождь, так что Одиссею в его лохмотьях сделалось холодно. Тогда он, желая испытать, хватит ли у Эвмея заботливости настолько, чтобы уступить ему свой плащ, начал рассказывать новую сказку.

- Слушай меня! - начал он, - вино развязало мне язык, и я хочу рассказать вам историю. Однажды под Троей мы втроем, Одиссей, Мене-лай и я, лежали в засаде с отрядом войска. Уже наступила ночь, и поднялся северный ветер со снежной бурей, так что наши щиты покрылись налетом льда. Я, отправляясь в засаду, уступил свой плащ товарищу и захватил с собою только щит и блестящий пояс. И вот я, в то время как товарищи спали, закутавшись в теплые плащи, сидел один, дрожа от холода. Наконец, я не выдержал и, толкнув локтем спящего рядом со мной Одиссея, шепнул ему: "Ночь еще не кончится долго, а я совсем продрог от холода; демон надоумил меня пойти без плаща с одним хитоном". Быстро смекнул он, как помочь мне, и, поднявшись, громко сказал: "Боги послали мне сновидение, будто мы слишком далеко отошли от кораблей. Не хочет ли кто-нибудь дойти до Агамемнона и просить его, чтобы он прислал нам еще соратников?" Услыхав эти слова, кто-то вскочил, сбросил с себя плащ и поспешил к кораблям, а я, подобрав брошенную одежду, закутался в нее и проспал до утренней зари. О, если б и теперь я был могучим мужем, как тогда, то, верно, кто-нибудь дал бы мне плащ, чтобы защититься от холода!.

- Прекрасна твоя история, - сказал, улыбаясь, Эвмей, - а потому ты и здесь не встретишь отказа ни в плаще, ни в чем другом. И с этими словами он встал и приготовил своему гостю из овечьих шкур постель, уложил его и сверху прикрыл большим толстым плащем, который сам носил в сильные холода.

Так лежал герой, тепло укутанный, в постели, Эвмей же, накинув на себя плащ и, взяв меч, отправился к стойлам сторожить своих свиней; там лег он, укрывшись от холодного ветра за уступом скалы. Одиссей же, глядя на него, радовался в сердце своем, видя усердие, с которым он стережет его стада, и верность, которую он сохраняет к нему. И скоро освежающий сон сомкнул его усталые очи.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ТЕЛЕМАКА ИЗ СПАРТЫ

Афина Паллада тем временем направилась в Спарту и, проникнув в дом царя Менелая, нашла там двух юных гостей его погруженными в сон. Один из юношей был Телемак из Итаки, а другой - его спутник Пизистрат, сын Нестора Пилосского. Он был погружен в глубокий сон, тогда как Телемак только дремал, ибо заботы о судьбе отца всю ночь беспокоили его сердце. И вот в слабой дремоте он вдруг увидел стоящую у изголовья его кровати Афину Палладу, которая говорила ему: - Нехорошо ты поступаешь, так далеко блуждая от своего дома в то время, как безудержные мужи расхищают там твое добро. Попроси же царя Менелая немедленно отправить тебя домой, пока твоя мать не сделалась добычей женихов. Но помни при этом одно: в узком проливе между Итакой и Замом храбрейшие из женихов устроили засаду, чтобы убить тебя, прежде чем ты достигнешь своей родины. Поэтому, держись дальше от этого места и плыви только ночью; о попутном же ветре позаботятся боги. Когда затем ты достигнешь берега Итаки, пошли своих товарищей в город, а сам направься прежде всего к верному пастуху, который пасет твоих свиней; у него ты и скрывайся некоторое время, известив мать о своем счастливом возвращении из Пилоса.

Сказав так, богиня поднялась на Олимп; Телемак же, очнувшись от сна, разбудил сына Нестора, и оба они встали со своих лож. Менелай поднялся еще раньше юношей; когда Телемак увидел его проходящим по зале, то быстро надел свой хитон, накинул на плечи мантию и, обратившись к царю, стал просить его о возвращении на родину.

Менелай, выслушав его просьбу, сейчас же приказал приготовить все нужное для пиршества, а сам со своей супругой Еленой и с сыном отправился в кладовую. Сам он взял золотой кубок, сыну дал серебряную чашу, а Елене приказал выбрать самое прекрасное из платьев и принес все эти вещи в дар Телемаку.

Тот с глубокой благодарностью принял дары и передал их своему спутнику Пизистрату, который бережно уложил их. Затем Менелай повел гостей в залу, где была приготовлена прощальная трапеза. Когда гости сидели уже в повозке, Менелай с кубком в руке стал перед конями и, отхлебнув глоток в честь отъезжающих, просил их передать привет Нестору. В это время как раз над самыми конями пронесся орел, держа в своих когтях белого домашнего гуся; радостью наполнились сердца всех при виде этого знамения, а Елена, исполнясь вдохновения, предрекла:

- Слушайте мое предсказание, друзья! Как этот орел унес откормленного гуся, так и могучий Одиссей расправится с женихами, поедающими его добро!

- Да будет на то воля Зевса! - ответил Телемак. - Тебя же, царица, вернувшись домой, я буду почитать, как богиню!.

И с этими словами гости двинулись в путь и на другой день счастливо достигли города Пилоса. Прежде чем въехать в него, Телемак обратился с просьбой к своему другу: - Не рассердись на меня, если я не заеду сейчас в твой город; но ведь ты и сам знаешь, как я должен спешить с своим возвращением.

Пизистрат вполне понял желание своего друга и прямо провез его на морской берегу к кораблю. Здесь он распростился с ним.
- Спеши скорее отъехать, - сказал он, - ибо если отец узнает, что ты еще здесь, то он сам приедет сюда и заставит тебя остаться.

Телемак послушался совета; спутники его быстро спустили корабль и сели на весла, сам же он оставался еще некоторое время на берегу, творя молитву своей покровительнице Афине. Как только он кончил ее и собирался войти уже на корабль, в нему поспешно приблизился какой-то человек и, простирая руки, стал молить его: - Ради богов и счастья всех твоих и твоего дома помоги мне и возьми меня на корабль, ибо за мной гонятся враги мои, преследующие меня заубийство!

Телемак охотно исполнил его просьбу и обещал ему позаботиться о нем, когда они прибудут в Итаку. Беглец, оказавшийся прорицателем Теоклименом, взошел на корабль, путники обрубили канаты, и корабль быстро двинулся вперед, подгоняемые попутным ветром. На следующее утро Телемак уже пристал к берегу Итаки. Следуя совету Афины, он послал своих спутников в город, обещав на следующий день устроит для них пир в благодарность за поездку, а сам вылез на берег и отправился к жилищу Эвмея. Прежде, однако, он поручил своему лучшему другу, Пейрею, принять Теоклимена в своем доме и заботиться о нем, пока он сам не придет в город.

Тем временем Одиссей и пастух устроили в хижине завтрак, отправив других работников пасти стада. И вот, когда они мирно сидели вдвоем, вкушая пищу, снаружи раздались шаги, и собаки начали тихо ворчать.

- Наверно, - сказал Одиссей, - это идет друг или знакомый, потому что с чужими собаки поступают совсем иначе.

Едва успел он договорить, как дверь отворилась и в хижину вошел Телемак. Пастух в восторге бросился навстречу своему господину и, проливая слезы, стал покрывать его лицо и руки поцелуями.

Одиссей хотел освободить место для вошедшего, но Телемак дружески сказал ему:
- Продолжай сидеть, чужеземец! Для меня тут найдется место!

С этими словами он подсел к ним; пастух поставил на стол блюдо с жареным мясом, смешал в деревянных чашах вино, и все трое радостно принялись за еду, беседуя друг с другом. Затем Телемак спросил Эвмея, кто его гость, и тот передал ему басню, сочиненную Одиссеем.

- Он пришел в мое жилище, - закончил Эвмей свою речь, - а я передаю его в твои руки, делай с ним, что хочешь!

- Нет, пусть лучше он останется у тебя здесь, - возразил Телемак, - я не хочу, чтобы он попадался на глаза женихам; ведь они так хозяйничают в доме, что и более сильный муж ничего не мог бы сделать с ними.

Одиссей, услышав эти слова, выразил удивление, что женихи могли взять такую власть в чужом доме и творить в нем бесчинства.

- Я предпочел бы умереть в своем собственном доме, чем видеть, как чужие люди распоряжаются в нем и делают все, что им придет на ум, - сказал он Телемаку.

С горечью ответил на это Телемак:
- Я - единственный сын в доме и был еще ребенком, когда уехал отец мой. И вот злые люди со всех стран и с самой Итаки собрались в несметном количестве у нас и принуждают мою мать к браку. Она же не хочет выходить замуж и не может отказать им, и вот скоро весь дом и все добро мое будет расхищено ими.

Затем он обратился к свинопасу и ласково попросил его:
- Сделай мне услугу, друг, и сходи скорее в город к моей матери Пенелопе. Скажи ей, что я вернулся, но сделай это, однако, так, чтобы никто из женихов не знал, где я нахожусь.

Эвмей схватил копье, одел сандалии и поспешил в город.

Как только Эвмей вышел из хижины, у ее порога показалась Афина в образе молодой стройной девушки. Видимая одному только Одиссею, она кивнула ему, и тот, поняв знак, сейчас же встал со своего места и вышел к ней.

- Теперь, Одиссей, - сказала она, - больше тебе нет нужды скрываться от своего сына. Вдвоем вы отправитесь в город и подготовите там погибель для всех женихов. Я сама буду во всем помогать вам, ибо я горю желанием как молено скорее уничтожить этих смутьянов.

Так сказала богиня и, дотронувшись своей палочкой до Одиссея, исчезла; ее прикосновение возвратило Одиссею его прежний геройский вид: на щеках его выступила опять краска, кожа расправилась, волосы покрыли голову, и вместо рубища на плечах его вновь очутились хитон и мантия.

Когда Одиссей вошел в таком виде в хижину, Телемак окаменел от изумления, думая, что видит перед собою бога.

- Чужеземец, - произнес он, - ты, верно, кто-нибудь из бессмертных, раз можешь так изменять свой вид! Позволь принести тебе жертву и пощади нас!

- О, нет, я ничуть не божество! - воскликнул Одиссей. - Узнай же, наконец, меня, сын мой: ведь я - твой отец, о котором так стосковалось твое сердце.

И долго сдерживаемые слезы при этих словах брызнули у него из глаз, бросившись к сыну, он начал покрывать его поцелуями. Но Телемак все еще не хотел верить:
- Нет, - воскликнул он, - ты - не мой отец, демон обманывает меня! - Чудо, случившееся сейчас со мной, есть дело богини Афины, -сказал Одиссей, - она превращает меня то в нищего, то в могучего мужа, ибо богам ведь ничего не стоит возвышать или унижать смертного.

Эти слова окончательно убедили Телемака, и он, обливаясь горячими слезами, обнял своего отца. Горечь пережитой разлуки и лишений наполнила их сердца, и они долго рыдали, оставаясь в объятиях друг друга.

Наконец, Телемак, удержав слезы, спросил отца, каким путем прибыл он в Итаку, и Одиссей подробно рассказал ему свои приключения.

- Ну, а теперь, сын мой, - закончил он свой рассказ, - давай обсудим, как наказать нам наших врагов, расхищающих дом наш. Как велико их число и хватит ли нас двух, чтобы одолеть их, или нам нужно подыскать себе союзников?

- Ни в коем случае не справимся мы с ними вдвоем, - ответил Телемак, - ведь их не один и не два десятка, а гораздо больше. Из одного Ду-лихона пятьдесят два, из Зама двадцать четыре, из Закинфа двадцать, из Итаки двенадцать. Кроме того, с ними еще есть глашатай Медон, певец, два повара и шесть слуг. Поэтому нам необходимо нужно найти себе помощников и притом как можно больше.

- Но ты вспомни, - возразил Одиссей, - что Зевс и Афина на нашей стороне, и они не оставят нас своей помощью. Ты, милый сын, возвращайся в город и продолжай сидеть с женихами, как будто ничего не случилось! Меня же к тебе приведет свинопас. Как только я дам тебе знак, ты сейчас же спрячь оружие, которое висит в зале, в одну из верхних комнат; и только для нас оставь два меча, два копья и два щита, и этого нам хватит, чтобы начать битву. Но, кроме того, ни один человек не должен знать, что я возвратился, ни Лаэрт, ни Пенелопа. Между прочим, мы испытаем наших слуг, чтобы узнать, кто из них чтит нас еще, а кто позабыл и потерял всякое уважение к мам.

- Милый отец, - ответил Телемак, - слишком уж долго будет испытывать всех их теперь, когда враги расхищают наше добро. Лучше отложить это до того времени, когда мы расправимся с ними. Одиссей не нашел ничего возразить на это сыну и согласился с ним, радуясь в душе его благоразумию.

ОДИССЕЙ И ЭВМЕЙ ПРИХОДЯТ ВО ДВОРЕЦ

Тем временем корабль, привезший Телемака в Итаку, вошел в гавань, и его спутники послали глашатая к Пенелопе с известием о возвращении. Одновременно с этим посланником во дворец явился и Эв-мей с поручением Телемака, и оба они встретились во дворце. Как ни был осторожен Эвмей, однако женихам удалось узнать о пребывании Телемака через вероломную служанку Пенелопы. Смущенные своей неудачей, они стали обсуждать, что делать дальше, и один из них, Эвримах, предложил соорудить корабль и послать его к сидевшим в засаде товарищам, чтобы побудить их вернуться обратно.

Но пока он говорил это, другой жених увидал корабль, входящий под полными парусами в гавань. Приглядевшись и увидав, что это тот самый корабль, который находился в засаде, женихи поднялись со своих мест и пошли на берег, чтобы встретить товарищей и разузнать у них, почему они не выполнили своего намерения. На их вопросы ответил предводитель корабля, Антиной; встав перед собравшимися, он сказал: - Мы не повинны в том, что мальчишке удалось ускользнуть от нас. В течение целого дня у нас стояли сторожевые, а ночью мы все время разъезжали по проливу, боясь упустить удобный случай убить Телемака. Но его корабля мы так ни разу и не видели. А потому и решили мы вернуться обратно, чтобы здесь в городе подготовить ему западню и убить его.

После его слов наступило долгое молчание. Наконец поднялся Ам-фином, благороднейший из женихов.

- Друзья, - сказал он, - мне не хотелось бы тайно убивать Телемака. По-моему, прежде всего, нужно вопросить об этом богов; если Зевс даст благоприятный ответ, тогда я первый готов убить его, если же боги запретят это, то нам следует совсем отказаться от этой затеи.

Эта речь понравилась женихам; они одобрили его план и, поднявшись со своих мест, возвратились во дворец. А там, тем временем, глашатай Медои, тайный приверженец Пенелопы, выдал их и рассказал царице об их намерении убить ее сына. Пылая гневом, вышла она с двумя служанками к вернувшимся женихам в залу и обратилась к ним с негодующими словами.

- Напрасно, Антиной, - сказала она, - народ называет тебя разумнейшим из всех твоих товарищей; ты никогда не был им. У тебя хватает бесстыдства замышлять козни против моего сына!

На это вместо Антидоя ответил Эвримаг:
- Не беспокойся, жена, об участи своего сына! Никто, пока я жив, не посмеет и подумать об том, чтобы наложить на него свело руку. Так говорил этот лжец с ласковым видом, в сердце же своем замышлял только преступление.

Пенелопа возвратилась в свою комнату, бросилась на ложе и начала оплакивать своего супруга, пока сон не сомкнул ее очи.

Свинопас в этот же вечер возвратился в хижину и застал там Одиссея и Телемака сидящими за ужином, как ни в чем не бывало.

- Наконец-то пришел ты, Эвмей! - воскликнул Телемак. - Что новенького принес ты с собой из города?

Эвмей сообщил ему все, что знал о случившемся в городе, о возвращении обоих кораблей, и Телемак перемигнулся с отцом, но так, что свинопас не заметил этого.

На следующее утро Телемак отправился в город и, уходя, сказал Эв
мею: - Я хочу теперь пойти повидать свою мать; ты же потом сведи этого бедного чужеземца в город; пусть собирает он там милостыню, так как мне невозможно кормить на свой счет всех нищих со всего света.

И с этими словами он вышел.

Было очень рано, когда он возвратился во дворец, и женихов еще не было там. Он прошел в залу, где служанки и девушки радостно приветствовали его; скоро туда спустилась и его мать Пенелопа и, плача, заключила его в свои объятия.

- Наконец-то ты возвратился! - вздыхая, сказала она. - Какие же новости привез ты с собой, мой милый сын?

- Дорогая матушка, - ответил Телемак, - с какой охотой сообщил бы я тебе по всей правде все, что узнал, если бы только мои известия могли дать тебе хоть что-нибудь утешительное! Нестор Пилосский ласково принял меня, но ничего не мог сообщит мне о любимом отце и отправил меня со своим собственным сыном в Спарту. Там я любезно был принят царем Менелаем и видел супругу его, Елену, ради которой ахеяне и троянцы так много претерпели всяких бед и несчастий. Здесь я узнал, наконец, кое-что о своем отце, так как Менелаю говорил о нем в Египте морской бог Протей. Бог видел его на острове Огигии погруженным в глубокую печаль, ибо владычица этого острова, нимфа Калипсо, держала его в своем гроте, и у него не было ни корабля, ни весел, чтобы отплыть на родину.

Пока они говорили друг с другом, в залу начали собираться для пиршества женихи, забавлявшиеся перед тем бросанием дисков и метанием копий.

Тем временем Одиссей и Эвмей собрались идти в город. Одиссей надел свою нищенскую суму, свинопас дал ему в руки посох, и они медленно двинулись к городу. Дорогой их догнал пастух Мелантей, который с двумя слугами гнал в город лучших коз, предназначенных для пиршества женихам. Увидав их, он начал насмехаться над ними и ругаться.

- Вот это называется, один негодяй ведет другого! - кричал он и, подойдя к Одиссею, дал ему сильный пинок ногой. Тот даже покачнулся от удара и ничего не ответил ему. Эвмей же выругал бесстыдного и, обратившись к горному источнику, около которого они в это время находились, воскликнул: - Вы, священные нимфы, исполните мою мольбу и возвратите нам, наконец, Одиссея! О, он сумел бы сбить спесь с этого негодяя!

- Ты, собака! - с ругательством ответил Мелантей, -ты заслуживаешь того, чтобы тебя продали в рабство!

И с руганью он пошел дальше к дворцу, где его уже ждали женихи, делившиеся с ним всегда остатками своего пира.

Скоро подошли ко дворцу Одиссей и свинопас. Когда Одиссей увидел вновь свой дом, которого он уже не видал так долго, сердце сжалось у него в груди, и он, схватив за руку спутника, с волнением сказал: - Поистине, Эвмей, это, должно быть, дом Одиссея. Я вижу даже, что там внутри пирует много гостей; по крайней мере, сюда к нам доносится запах кушаний и слышатся звуки арфы.

Они стали держать совет, как быть дальше, и, наконец, решили, что свинопас пойдет вперед и посмотрит, что делается в доме, странник же останется у ворот и войдет туда позже.

Пока они говорили друг с другом, старый больной пес, лежавший недалеко от ворот, услышал их голоса и поднял свою голову. Это был Аргос, собака, которую Одиссей сам вскормил еще прежде, чем отправился под Трою. Теперь она лежала, одряхлевшая и ослабевшая, на куче навоза, покрытая всякими нечистотами. Увидав Одиссея, она насторожила уши и, мотая хвостом, попыталась подняться, но от слабости не могла. Одиссей, заметив ее напрасные усилие, потихоньку смахнул слезу, повисшую на его ресницах, и сказал, обратясь к свинопасу: - Странно! Собака, что лежит там, далеко не так резва и смела, как можно было бы сказать по ее виду и породе.

- Попятно! - ответил Эвмей, - это была любимая охотничья собака моего господина. Не то бы ты сказал, если бы видал, как гонялась она в лесу за дичью. Теперь же, с тех пор, как не стало ее господина, она лежит здесь, всеми презираемая; служанки ленятся давать ей пищу, и скоро она совсем подохнет.

С этими словами свинопас вошел в залу; собака же, двадцать лет ждавшая своего господина, бессильно уронила голову и околела.

Войдя в залу, Эвмей смущенно огляделся кругом и, увидав, где сидит Тслемак, сел за стол рядом с ним. Глашатай сейчас же поднес ему мяса и хлеба. Скоро вслед за ним вошел Одиссей и сел в дверях на пороге, прислонившись к богато украшенному косяку. Телемак, увидев его, взял из стоящей перед ним корзины хлеб и, прибавив мяса, передал все это свинопасу со словами:
- Поди, мой друг, спеси эти дары чужеземцу и посоветуй ему откинуть стыд, неподобающий нищему. Пусть он обойдет женихов и попросит у них милостыни!

Одиссей последовал его совету и, умоляюще протягивая руку, стал просить подаяние, делая это так искусно, как будто бы уже давно привык нищенствовать. Некоторые из женихов подавали ему, как вдруг кто-то из них спросил, откуда он явился.

- Я уже видел этого малого, - сказал пастух Мелантей, - его привел сюда свинопас Эвмей.

- Мало было у нас своих проходимцев; тебе нужно было еще этого обжору привесть сюда! - гневно воскликнул Антиной, обратившись к Эвмею.

- Жестокий! - возразил тот, - прорицателей, врачей, певцов, услаждающих нас своим искусством, приглашают все; нищего же никто не зовет, он приходит сам, но его зато и не выгоняют. И пока живы Те-лемак и Пенелопа, я уверен, что его не выгонят из этого дома.

Здесь Телемак прервал его.
- Не трудись отвечать, - сказал он, - ведь ты знаешь дурную привычку этого мужа оскорблять других. Тебе же скажу, Антиной, что ты не имеешь права выгонять из моего дома этого чужеземца. Можешь дать ему, сколько хочешь, не жалея моего добра! Но, видно, ты предпочитаешь пожирать все сам, чем давать другим!

- Глядите, как оскорбляет меня этот дерзкий мальчишка! - воскликнул Антиной, - Вот если бы каждый из женихов подал этому проходимцу такую милостыню, то, верно б, он месяца три не показывал своего носу в этот дом.

И с этими словами он схватил скамейку для ног и с силой бросил ее в Одиссея.

Скамейка ударилась ему в правое плечо, но он далее не покачнулся и только тряхнул головой, недоброе замышляя в сердце своем. Затем он возвратился к порогу и, опустив на землю кошель с подаянием, начал громко жаловаться на обиду, которую нанес ему Антиной. Но тот, все более распаляясь гневом, закричал: - Заткни глотку, странник, иначе тебя выбросят за порог вместе с твоей сумой!

Эта грубость возмутила даже женихов, так что один из них вскочил и гневно воскликнул: - Не хорошо поступаешь ты, Антиной! А ну, как этот странник какой-нибудь бог, принявший человеческий вид и странствующий среди людей?

Но это предостережение не подействовало на Антиноя. Телемак же молча глядел на оскорбление, которым подвергался его отец, и глубоко в сердце затаил свою месть и злобу. Пенелопа, сидевшая в женской комнате, слышала все это через открытые двери. Почувствовав сострадание к чужеземцу, она незаметно позвала к себе свинопаса и поручила ему провести в ней нищего.

Эвмей передал ему желание Пенелопы, но тот ответил:
- Как охотно рассказал бы я царице все, что знаю об Одиссее! Но поведение женихов внушает мне опасение; поэтому, пусть усмирит Пенелопа свое желание и подождет до тех пор, пока зайдет солнце. Как ни хотелось Пенелопе поскорее увидеть странника, но она согласилась, что слова Эвмея были разумны, и стала терпеливо ждать вечера. Эвмей же возвратился в залу и тихо шепнул своему господину, что уходит в свою хижину. Но, по просьбе Телемака, он промедлил до вечера и только тогда ушел, обещав прийти на следующее, утро.

ОДИССЕЙ И ИР

Женихи были еще в сборе, когда в залу вошел хорошо известный во всем городе нищий Арней, или Ир, отличавшийся большим ростом, но почти совершенно бессильный. Он услышал от кого-то о новом нищем, появившемся во дворце, и явился, чтобы выгнать соперника оттуда.

- Прочь от дверей, старик! - крикнул он Одиссею, входя в залу, - разве ты не видишь, как все делают мне знаки вышвырнуть тебя за порог?

Мрачно взглянул на него Одиссей и сказал:
- Порога хватит для нас обоих. А ты лучше не раздражай меня и не вызывай на драку, иначе плохо тебе придется.

С громким смехом окружили женихи споривших, а Антиной воскликнул:
- Знаете что, друзья! Видите там козьи желудки, жарящиеся на угольях; мы назначим их в виде приза тому из вас, кто окажется победителем! И в будущем ни один нищий, кроме победителя, не будет вступать в этот дом!

Все понравилась эта речь; только Одиссей колебался некоторое время, думая, что за этим предложением кроется хитрость. Чтобы обезопасить себя, он потребовал от женихов обещание не помогать во время борьбы его противнику. Те сейчас же исполнили его желание, а Телемак, кроме того, сказал:
- Я здесь хозяин, и всякий, кто нанесет тебе обиду, тем самым оскорбит меня.

Тогда Одиссей снял свою одежду и опоясал себя ей. Женихи с удивлением глядели на его могучие плечи и руки и на его широкую грудь, которые обнажились при этом.

- Однако! - говорили они. - Какие мускулы скрывались под этими лохмотьями! Поистине, Иру не поздоровится от его ударов.

Ир, увидев могучее сложение своего противника, начал дрожать от страха, так что женихам насильно пришлось опоясать его. Антиной, видя его трусость, с гневом воскликнул:
- Говорю тебе, что если ты будешь побежден, то я отправлю тебя на корабле в Эпир, где тебе обрежут уши и нос и отдадут тебя на съедение собакам!

С этими словами он кивнул рабам, и те силой притащили его к месту, где стоял Одиссей.

Одиссей одну минуту обдумывал, убить ли его одним ударом или нет, и потом предпочел нанести ему только легкий удар, чтобы не возбуждать подозрение у женихов. Первым начал борьбу Ир, нанеся Одиссею удар кулаком в плечо, после чего Одиссей ударил Ира в затылок. Удар, однако, был так силен, что проломил кость; кровь хлынула у Ира изо рта, и он, воя от боли, свалился на землю. При безудержном смехе женихов Одиссей снес сто, полумертвого от страха, к воротам, прислонил там к стене и, всунув ему в руку посох, с насмешкой сказал: - Ну, теперь сиди здесь и отгоняй свиней и собак!

Когда он возвратился в залу, женихи с уважением обступили его и говорили:
- Да ниспошлют тебе, чужеземец, боги все, чего ты пожелаешь, за то, что ты освободил нас от этого несносного бродяги. Сам Антиной выбрал для него самый большой козий желудок, а Ам-фином выпил за него кубок и воскликнул: - За твое счастье, странник! Пусть на будущее время ты будешь свободен от всех бед!

Одиссей же серьезно взглянул на него и промолвил:
- Амфином, ты кажешься мне самым разумным юношей из всех здесь находящихся, так внимательно же выслушай мою речь! Нет ничего на земле более непостоянного и непрочного, чем человеческое счастье. Я сам узнал это, ибо в счастливые дни, полагаясь на свою силу, часто делал то, чего не следовало бы делать. Поэтому каждому я посоветовал бы более всего остерегаться высокомерия и гордости. Не умно и не хорошо, что женихи так упорно вредят и причиняют вред супруге человека, который уже долгое время претерпевает несчастия вдали от родины. И да посоветует тебе, Амфином, какое-нибудь благодетельное божество покинуть этот дом прежде, чем ты встретишься с ним.

Так сказал Одиссей и выпил кубок, поднесенный ему юношей; а тот поникнув головой, задумчиво пошел через залу, как бы предчувствуя дурное.

ПЕНЕЛОПА ПЕРЕД ЖЕНИХАМИ

Тем временем Афина Паллада вложила в сердце царицы желание показаться женихам и тем разжечь ревностью каждого из них. Ее старая ключница одобрила это решение.

- Поди, дочь моя, - сказала она, - но прежде омойся и натри свои щеки елеем!

- Не принуждай меня к этому, - ответила Пенелопа, качая головой, - уже давно прошло у меня всякое желание украшать себя. Позови только моих служанок, чтобы они проводили меня в залу, ибо стыд запрещает мне одной входить к мужам!

Пока ключница ходила исполнять ее поручение, Афина навеяла на Пенелопу сладкий сон, во время которого одарила ее божественной красотой; омывши амврозией ее лицо, она сделала ее стан полнее и величественнее, кожу сделала белой, как слоновая кость. Затем богиня исчезла, в комнату вошли обе служанки, и Пенелопа, пробудясь ото сна, сказала:
- Как тихо я заснула, точно боги послали мне тихую, спокойную смерть!

С этими словами она встала и спустилась вниз к женихам. Когда те увидели ее, каждого обуяло желание скорее иметь ее своей супругой. Но царица, не удостоив их даже взглядом, прямо обратилась к сыну:
- Телемак! - воскликнула она, - как допускаешь ты, чтобы свершалось такое дело! Как мог вынести ты, чтобы бедного чужеземца самым недостойным образом оскорбили в этом доме! Ведь стыд падет теперь на нас!

- Справедливы твои слова, милая мать, и сам ведь я умею отличать справедливое от несправедливого, - отвечал ей сын, -но эти враждебные мужи совсем затемняют мой разум, и нигде не могу я найти против них защиты. Однако борьба Ира с чужеземцем окончилась не так, как того хотели женихи; о, если бы с ними случилось то же самое, что с тем бродягой, и они сидели бы теперь такие же избитые, как и он, свесив на грудь свои головы!

Едва Телемак кончил говорить это, поднялся Эвримах, совершенно пораженный красотой Пенелопы.

- О, дочь Икара! - воскликнул он, - если бы могли тебя видеть все ахеяне, то, поистине, завтра же здесь было бы еще больше женихов, ибо ты далеко превосходишь всех женщин красотой и стройностью стана!

- Ах, Эвримах, - возразила Пенелопа, - моя красота исчезла с тех пор, как мой супруг отправился в Трою. Когда он в последний раз взял мою руку, он сказал мне: "Милая жена, не все греки здоровыми возвратятся из-под Трои; не знаю и я, что ожидает меня впереди. Оберегай наш дом, и, когда подрастет наш сын, то можешь, если я не вернусь, вновь обручиться и покинуть этот дом!" Так сказал он, и теперь все это сбывается! Горе мне! Близится ужасный день моей свадьбы, и со страхом предвижу я его, ибо женихи мои имеют совсем другие обычаи, чем подобает. Вместо того, чтобы понравиться мне, они безжалостно расхищают мое добро!

С радостью слушал Одиссей эти мудрые слова. Из женихов же поднялся Антиной и стал возражать царице.

- Благородная царица, охотно принесет тебе каждый из нас самые ценные дары и будет умолять тебя, чтобы ты не отвергла их! Но в наше отечество мы не вернемся, пока ты не выберешь кого-нибудь из нас!

Все женихи подтвердили согласие с сто речью, и сейчас же был послан слуга, который скоро возвратился с драгоценными дарами. Ангиною слуга подал богато украшенную одежду, Эвримаху была принесена чудной работы золотая цепь, Эвридаму пара сережек, в которых блестели драгоценные камни; точно также и всем остальным женихам слуга принес заготовленные ими дары. Служанки проворно собрали их, и Пенелопа поднялась с ними обратно в свою комнату.

Женихи же снова начали увеселять себя пением и танцами и продолжали шуметь до самого вечера. С наступлением темноты служанки поставили в зале три жаровни и положили туда сухих поленьев. В ту минуту, когда они начали разводить огонь, к ним приблизился Одиссей и вступил с ними в разговор.

- Вы, служанки Одиссеева дома, - произнес он, - более подобает вам сидеть у вашей госпожи и вертеть веретена. Об огне же могу позаботиться и я! И хотя бы пришлось разводить его до самого утра, я не устану.

Но служанки в ответ на это подняли громкий смех, и одна из них, Меланто, воспитанница Пенелопы, грубо ответила ему:
- Ты, нищий бродяга! Кажется, ты хочешь предписывать нам свои законы! Смотри, поостерегись, как бы кто-нибудь, посильнее Ира, не повыбил тебе зубы и не вышвырнул бы тебя за дверь!

- Собака! - воскликнул Одиссей, - я передам твои слова Телемаку, и он прикажет в куски разорвать тебя!

Эти слова так испугали девушек, что они, дрожа, бросились вон из залы, и Одиссей остался один около жаровен; поддерживая пламя, он сидел около него и обдумывал план мести.

Между тем Афина возбуждала сердца женихов к насмешкам, и Эври-мах, чтобы позабавить товарищей, сказал, указывая на Одиссея:
- Поистине, этот человек послан сюда, чтобы светить нам. Разве его плешь не сияет, как хороший факел? - Эвримах, -твердо ответил Одиссей, - мнишьты себя и большим, и сильным; однако, если бы Одиссей, вернувшись в отечество, вошел в эту залу, то, верно, узкой показалась бы тебе эта дверь для бегства!

Гнев наполнил при этих словах сердце Эвримаха.
- Бродяга, - воскликнул он, - слишком ты дерзок! Получай плату за свои пьяные речи.

С этими словами он схватил скамейку для ног и бросил ее в Одиссея; но тот пригнулся, и скамейка, пролетев над ним, ударила виночерпия в правую руку так, что чаша с вином выпала из его рук, а сам он со стоном свалился на землю.

Женихи подняли страшный шум, проклиная чужеземца, из-за которого все это произошло. Телемак вежливо, но решительно пригласил гостей прекратить ссору и идти отдыхать. Его поддержал Амфином, и женихи мало-помалу разошлись.

Как только Одиссей остался наедине с сыном, он сейчас же решил вынести из залы все оружие. Телемак согласился с ним и, кликнув свою няню Евриклею, сказал ей:
- Не впускай пока сюда служанок, няня; я хочу вынести в кладовую оружие моего отца, чтобы оно не портилось здесь от дыму. - Но кто же будет светить тебе, если с тобой не будет там ни одной служанки? - возразила Евриклея.

- А здесь есть чужеземец, - со смехом ответил Телемак, - он поможет мне, так как никто, кто ест мой хлеб, не должен быть праздным.

ОДИССЕЙ И ПЕНЕЛОПА

И вот отец и сын начали перетаскивать в особую комнату шлемы, щиты и копья, висевшие на стенах залы; Афина же невидимо сопровождала их, распространяя повсюду свет.

- Что за чудо, - тихо сказал Телемак своему отцу, - все светится, как огонь! Должно быть, какое-нибудь божество помогает нам.

- Тише, сын мой, - ответил Одиссей, - и не пытайся разгадать этого, таков уж обычай богов! Теперь иди и ложись отдыхать, я же хочу еще немного пободрствовать.

Едва Телемак успел удалиться, как из своей комнаты вышла Пенелопа; поставив к окну скамейку, она села на овечью шкуру, покрывавшую ее. Следом за ней появилась толпа служанок, которые принялись убирать со столов остатки хлеба и кубки; за тем они положили в жаровни новых дров и зажгли их, чтобы осветить и нагреть залу. Меланто, заметивши Одиссея, снова принялась бранить его:
- Бродяга, ты еще здесь? И ночью ты не хочешь оставить нас в покое? Ступай сейчас же вон, если не хочешь отведать этой горящей головни.

Одиссей мрачно взглянул на нее исподлобья и возразил:
- Почему ты так раздражена против меня, девушка? Или тебя сердит то, что я хожу в лохмотьях? Но подумай, что и с тобой может случиться то же самое. Пенелопа, услыхав, их разговор, принялась бранить высокомерную: - Бесстыдная, ведь ты же слышала, что я хотела видеть чужеземца и расспросить его о своем супруге, и, несмотря на это, осмеливаешься оскорблять его?

Меланто, пристыженная, удалилась из комнаты, и Пенелопа принялась расспрашивать нищего:
- Прежде всего, чужеземец, назови мне свою родину и своего отца.

Но он возразил ей:
- Спрашивай меня обо всем, но только не об этом. Слишком много я перенес несчастий, и теперь мне тяжело вспоминать о них; и если я начну говорить, то буду безутешно жаловаться, и ты справедливо сочтешь меня за глупца.

- Но ведь такова и моя участь! - ответила Пенелопа. - С тех пор как мой супруг покинул дом, меня не перестает преследовать злая судьба. Родители мои побуждают меня к новому браку, а сын мой гневается на то, что женихи расхищают его богатства. Поэтому не молчи и расскажи мне о своем роде и о своей печальной судьбе!

- Если ты принуждаешь меня, - ответил Одиссей, - то я должен повиноваться тебе. И он начал рассказывать свою вымышленную историю, так живо описывая свои страдания и несчастия, что Пенелопа не могла удержаться от слез.

Выслушав до конца его рассказ, она продолжала дальше расспрашивать его:
- Теперь я хочу испытать, правду ли ты говорил мне о том, что принимал и угощал в своем доме моего супруга. Расскажи мне, как он был одет и какой вид имел?

- Трудной вещи требуешь ты, - ответил Одиссей, - ибо уже двадцать лет прошло с тех пор, как он был у меня. Но что помню, то расскажу я тебе: па нем была надета двойная мантия пурпурного цвета, поддерживаемая пряжкой, на которой искусный мастер изобразил пса, держащего в своих лапах дрожащую лань; из-под мантии виднелся белый, как снег, хитон. Сопровождал его глашатай по имени Эврибат.

Снова слезы полились из глаз царицы, ибо все признаки совпадали точь-в-точь. Одиссей начал утешать ее, и рассказал новую басню, в которой, однако, было кое-что истинное; он рассказал ей о прибытии Одиссея в землю феаков. Узнал он все это, по его словам, у царя Тес-протов, где Одиссей был незадолго до его приезда туда и где он оставил на сохранение несметные богатства, добытые им.

Но этот рассказ не успокоил Пенелопу.
- Что-то говорит моему сердцу, - возразила она, - что никогда мой супруг не возвратится на родину.

Затем она приказала служанкам омыть страннику ноги и приготовить ему мягкое ложе, но Одиссей отказался от этого.

- Если бы у тебя была старая нянька, - прибавил он, - которая также много вытерпела в жизни, как и я, только она могла бы омыть мне ноги.

- Встань, моя верная Евриклея! - воскликнула Пенелопа, - и вымой ноги этому страннику, который так же стар, как и твой господин Одиссей.

Старая служанка сейчас же принялась исполнять приказание хозяйки и, пристально взглянув в лицо чужеземцу, сказала:
- Многие посещали нас, но никого еще не было, кто так походил бы по своему виду и по своим ногам на Одиссея.

- Это все говорили, кто видел нас вместе, - ответил Одиссей, стараясь казаться равнодушным.

Он сидел в это время у очага, а Евриклея наполняла ножную ванну теплой водой. Когда она принялась за работу, Одиссей осторожно повернулся в темноту, так как у него на правом колене был рубец от глубокой раны, которую ему однажды на охоте нанес кабан. Одиссей испугался, что старуха узнает его по этому рубцу, и поспешил повернуть от света свою ногу, но это было напрасно. Как только нянька коснулась своей ладонью этого места, она сейчас же узнала рубец, и от радости и испуга уронила ногу в ванну.

- Одиссей, сын мой! - воскликнула она, - это действительно ты, мои руки узнали тебя!.

Но Одиссей сейчас же зажал своей правой рукой ей рот и зашептал, нагнувшись к ней:
- Ты хочешь погубить меня? Ты говоришь правду, но только этого не должен знать пока ни один человек!

- Я буду молчать, - ответила Евриклея, подавляя свою радость, - мое сердце будет твердо, как скала или железо.

С этими словами она пошла снова палить поды, так как прежняя вся расплескалась. После того, как омовение было окончено, Одиссей подошел к Пенелопе и еще некоторое время оставался с ней.

- Сильно колеблется мое сердце, - говорила она ему, - оставаться ли мне с моим сыном или выбрать благороднейшего из женихов. Выслушай сон, который я видела прошлой ночью. Мне снилось, будто с гор спустился орел и передушил всех моих гусей. Я начала громко стонать во сне и продолжала грезить. Ко мне сбежались со всех сторон женщины, чтобы утешить меня, как вдруг орел опять возвратился и начал человеческим голосом говорит мне: "Утешься, Пенелопа! Не сон то, что ты видишь, а верное предзнаменование. Гуси - это женихи, я же сам, орел, ни кто иной как Одиссей, который вернулся и умертвил всех женихов". Так сказала птица и с этими словами улетела; а я пробудилась и сейчас же побежала к своим гусям, но они стояли совершенно спокойно!

- Это предзнаменование может иметь только одно значение, - ответил нищий, - твой Одиссей вернется и не оставит в живых ни одного жениха.

Но Пенелопа сказала со вздохом:
- Нельзя верить всяким снам. А завтра наступит ужасный день, который разлучит меня с домом Одиссея; ибо завтра я хочу назначить состязание. Мой супруг иногда ставил друг за другом двенадцать жердей с кольцами и пускал из своего лука стрелу так, что она пролетала сквозь все двенадцать колец. И вот, кто из женихов сумеет натянуть Одиссеев лук, который я все еще сохраняю, за тем я и пойду.

- Сделай так, королева, - сказал Одиссей, - ибо, поистине, прежде чем кто-либо из них сумеет сделать это, Одиссей вернется в свой дом.
Так сказал он, и царица, вздыхая, простилась с ним. Пенелопа отправилась в свою комнату, а Одиссей пошел к сени, где ему было приготовлено ложе.

СОСТЯЗАНИЕ В СТРЕЛЬБЕ

На другое утро женихи опять собрались во дворец. Были зарезаны и зажарены животные, слуги смешали вино, Мелантей разлил его по чашам, и пир начался.

Одиссея Телемак умышленно посадил около самого порога и поставил перед ним плохой стол. При этом он громко сказал, обращаясь к нему:
- Спокойно наслаждайся здесь пищей, старик, никому не посоветовал бы я оскорблять тебя.

Антиной обещал своим друзьям не задевать более чужеземца, так как он заметил, что тот находится под покровительством Зевса, и сначала все шло мирно. Но Афина Паллада продолжала подзадоривать женихов, и скоро поднялся один из них, Ктезипп, глупый и упрямый человек с острова Зама.

- Смотрите, друзья! - высокомерно сказал он, - я хочу сделать еще один подарок чужеземцу.

И с этими словами он схватил с блюда кость и сильной рукой швырнул ее в нищего. Но тот быстро пригнул голову, и кость, пролетев над ним, ударилась в стену. Тогда вскочил Телемак и гневно крикнул обидчику:

- Счастье твое, что ты не попал в чужеземца; случись это, торчало бы теперь в твоей груди вот это копье. И если кто-либо позволит себе оскорбить кого-нибудь в моем доме, то пусть он лучше сделает это со мной, чем с моими гостями.

Все удивились, услышав от него такую уверенную речь. Наконец, поднялся Агелай, сын Дамастра.

- Телемак прав! - сказал он. - Но он и его мать должны теперь окончательно сговориться друг с другом. Посоветуй же своей матери выбрать себе в мужья благороднейшего из нас, и тогда мы оставим тебя в покое!

Телемак возразил на это:
- Клянусь Зевсом, что я уже давно советую своей матери выбрать кого-нибудь из вас, но силой я никогда не выгоню ее из дома.

Как только Пенелопа из своей комнаты услышала эти слова, она сейчас же вскочила со своего места, взяла медный ключ и поспешила в отдаленную комнату, где хранились доспехи Одиссея.

Среди всех других вещей там лежал также его лук и колчан со стрелами, которые он получил в дар от одного лакедемонского гостя. Печаль проникла в ее сердце, когда она увидела все эти вещи, и бросившись на скамью, она залилась горькими слезами. Выплакав свое горе, она уложила в ящик лук и стрелы, и служанки понесли его следом за ней.

Так она вышла в залу к женихам и, сделав знак молчания, громко произнесла:
- Вот, друзья мои, пусть попытается всякий из вас, кто хочет получит мою руку! Здесь - лук моего супруга; кто лучше всех натянет его и пропустит стрелу сквозь все двенадцать колец, находящихся на этих жердях, тот пусть и будет моим супругом.

Затем она приказала свинопасу передать женихам лук и стрелы. Со слезами на глазах повиновался ей Эвмей. Не мог также удержаться от слез другой служитель Одиссея, пастух Филотай, только что пригнавший во дворец быков на убой. Эти слезы рассердили Антиноя.

- Глупые мужики, - начал ругаться он, - чего вы хнычете и только зря растравляете вашими глупыми слезами сердце царицы. Заткните ваши глотки, или убирайтесь вон отсюда! Мы же, друзья, давайте приступим к трудному состязанию, ибо не легко, думается мне, натянуть этот лук. Ведь среди нас нет ни одного человека, который был бы так же силен, как Одиссей.

Тогда встал Телемак и сказал, обращаясь к женихам:
- Ну, друзья, вы вступаете в состязание за женщину, равной которой нет во всей Греции. Да, впрочем, вы и сами знаете ее, и мне нет нужды хвалить свою мать. Итак, без замедления приступим к делу! Я тоже хочу принять участие в вашей борьбе и, если мне удастся превзойти вас, то никто не смеет увести мать из моего дома.

С этими словами он вышел из залы и начал укреплять в земле жерди, прочно вколачивая их и уминая землю ногами; и все с удивлением смотрели, как ловко и быстро делал он все это. Затем он, встав около порога, схватил лук и стал натягивать его; трижды пытался он, и трижды изменяла ему сила. Наконец, на четвертый раз, он уже почти натянул тетиву, но знак, данный ему в эту минуту отцом, остановил его.

- О, боги! - воскликнул он, - или я совсем слабосильный, или еще слишком молод и не смогу защитить себя от обидчика. Ну, пусть попытается теперь кто-нибудь другой посильнее меня.

Говоря так, он прислонил лук и стрелы к дверному косяку и, возвратившись к женихам, сел на свое место.

Тогда с торжеством поднялся Антиной:
- Ну, друзья, давайте теперь попытаемся мы; начинайте подходить по порядку слева направо!

Первым пошел Лейод, бывший у них жрецом и сидевший с самого края около большого чана, в котором мешали вино; подойдя к порогу, он схватил лук, но все попытки натянуть его оказались неудачными.

- Пусть сделает это кто-нибудь другой! - воскликнул он, бессильно опуская свои ослабевшие руки. - Я не могу, да и думаю, что и никто другой здесь не сумеет сделать этого!

И, прислонив лук к двери, он пошел на свое место. Но Антиной, рассерженный его речью, гневно воскликнул:
- Плохое слово вымолвил ты, Лейод; если ты, известный своей слабостью, не мог сделать этого, так это еще не значит, что и другие не смогут. Разожги огонь, Мелантей, и принеси нам сала из кладовой; мы нагреем лук и намаслим его, чтобы он легче сгибался!

Мелантей исполнил его приказ, но все оказалось напрасным; как ни старались женихи натянуть лук, он не поддавался их усилиям. Все уже перепробовали свои силы за исключением Антиноя и Эвримаха, которые были сильные всех остальных.

Как раз в это время случилось так, что свинопас и коровник вышли из дворца. Одиссей, заметив это, сейчас же последовал за ними и, догнал их на дворе, остановил их и сказал:
- Могу ли я положиться на вас, друзья мои? Скажите мне, по всей правде, что стали бы делать вы, если бы Одиссей каким-нибудь чудом сейчас явился сюда? Ему или женихам стали бы помогать вы?

- Клянусь Зевсом олимпийцем! - воскликнул коровник, - если бы исполнилось мое желание и господин мой возвратился сюда, то он скоро увидал бы, что может положиться на меня!

Эвмей также заявил, что день и ночь молит богов о возвращении Одиссея.

Тогда Одиссей, убедившись в их преданности и верности, воскликнул:
- Ну, так знайте же, друзья мои, что я - никто иной, как сам Одиссей! После несказанных страданий возвратился я, наконец, на родину, но и здесь несчастия продолжают преследовать меня. Из всех слуг только вы помните и чтите меня, только на вас могу я положиться в борьбе с врагами, расхищающими мое имущество. Я никогда не забуду этого, и счастливая, спокойная жизнь будет вам наградой, если вы поможете мне. А чтобы вы не сомневались в истинности моих слов, я покажу вам знак, по которому вы легко узнаете меня; видите, вот рубец от той раны, которую мне нанес на охоте кабан!

И с этими словами он поднял лохмотья и показал им свой рубец, который оба пастуха сейчас же узнали; со слезами начали они обнимать своего любимого господина, покрывая поцелуями его лицо и плечи. Но Одиссей скоро остановил их, приказав им не подавать вида, что они знают его.

Мы возвратимся сейчас в залу, - добавил он, - так как я хочу попытать свои силы и принять участие в состязании. Если же женихи не позволят мне этого, то ты, Эвмей, не обращая на них внимания, бери лук и принеси его мне, а затем отправься к женщинам и прикажи им плотно запереть дверь во внутренние комнаты. И пусть они мирно сидят там за своей работой, пока мы не позовем их. Ты же, мой верный Фило-тий, отправься к воротам и запри их, крепко обвязав веревкой замок!

Кончив говорить, Одиссей, вернулся в залу и скоро следом за ним пришли туда же и пастухи. Они вошли как раз в ту минуту, когда Эври-мах вертел лук перед огнем, стараясь разогреть его. Но все его попытки натянуть тетиву окончились неудачно, и, наконец, он бросил лук и, тяжело вздохнув, произнес:
- Не столько обидно мне то, что я не получу руки Пенелопы, сколько то, что мы все такие бессильные в сравнении с Одиссеем.

Но Антиной возразил ему:
- Не говори так, Эвримах! Сегодня праздник в честь Аполлона, а в такой день не подобает натягивать лука; вот почему нас и постигла неудача. Отложим пока состязание; жерди могут постоять здесь, в зале, а завтра мы совершим возлияние покровителю стрельбы, Аполлону, и с успехом выполним наше дело.

Тогда встал Одиссей.
- Правильно твое слово, Антиной! - сказал ом, - отложите состязание до завтра, когда сильнейшему из вас, конечно, удастся одержать победу. Но не позволите ли вы мне попытаться натянуть этот лук? Хочу посмотреть я, осталось ли в моих мышцах хоть немного прежней силы.

- В уме ли ты, бродяга? - гневно воскликнул на эту просьбу Антиной. - Или, может быть, вино помрачило твой разум? Как могла тебе прийти в голову такая дерзкая мысль?

Здесь в спор вмешалась Пенелопа.
- Антиной, - сказала она тихим голосом, - неужели ты боишься, что странник захочет иметь меня своей женой, если ему удастся натянуть лук? Конечно, он и иметь не может такой надежды.

- Не того мы боимся, - ответил Эвримах, - нас пугают толки, которые пойдут среди греков, если этот нищий, взявшийся неизвестно откуда, сможет натянуть лук, с которым не могли справиться мы, женихи Пенелопы.

- Но ведь и этот чужеземец тоже потомок благородного рода. Дайте ему лук, пусть он испробует свои силы! Если он даже и сумеет пустить стрелу сквозь все двенадцать колец, то он ничего не получит от меня, кроме мантии и хитона.

Здесь в спор вмешался Телемак и посоветовал матери возвратиться к своей работе в свою комнату.

- Только я один могу распоряжаться этим луком, и не подобает женщине вмешиваться в такие дела, - добавил он.

Пенелопа повиновалась словам сына и ушла наверх в свою комнату. Тем временем свинопас взял было лук и понес его к Одиссею, но женихи грозными криками и бранью остановили его. Испуганный, он хотел уже возвратиться назад, и только приказание Телемака заставило его передать лук нищему. Затем он отправился наверх и приказал ключнице запереть все внутренние двери, ведущие в залу, а коровник тем временем вышел из дворца на двор и запер внешние ворота.

Одиссей, схватив лук, заботливо оглядел его со всех сторон. Убедившись в его целости, он натянул его так легко, как певец натягивает струны своей лиры; затем правой рукой он дернул за тетиву, и она издала ясный звук, напоминающий щебетанье ласточек. Женихи, видя это, побледнели от злости, и смутная тревога проникла в их сердца. И как раз в эту минуту с неба раздался удар грома, которым Зевс хотел ободрить Одиссея. Тогда Одиссей, быстро прицелившись, натянул лук и спустил стрелу; со звоном пронеслась она в воздухе и пролетела сквозь все двенадцать колец, не задев ни одного из них.

- Ну, Телемак, - торжествующе воскликнул герой, - твой гость не опозорил тебя! Однако настало время устроить вечерний пир ахеянам; ни на одном пиру не раздавалось еще такого пения и такого звона струн, какой услышим мы сейчас!

С этими словами он сделал незаметный знак Телемаку, и тот, схватив свой меч и копье, подошел к отцу и стал рядом с его стулом.

МЕСТЬ ЖЕНИХАМ

Тогда Одиссей быстрым движением сбросил с своих плеч лохмотья и, схватив лук и колчан, одним прыжком очутился на высоком пороге. Здесь он высыпал стрелы из колчана к своим ногам и, обратившись к женихам, удивленно глядевшим на него, громко воскликнул:
- Ну, друзья мои, теперь первое состязание кончилось, и время начать другое. Я хочу избрать себе теперь такую цель, какой еще никто не выбирал, и, тем не менее, думаю, что не промахнусь в пес!

С этими словами он поднял лук и нацелился прямо в Антипоя. Тот беззаботно сидел на своем месте, и, как раз в ту минуту, когда, он подносил к своим губам золотой кубок, полный вина, в его горло вонзилась стрела с такой силой, что конец ее проник в затылок.

Женихи, увидев случившееся, в смятении вскочили со своих мест и бросились за оружием, но на стенах не оказалось ни одного копья, ни одного щита. Тогда, думая, что Одиссей случайно попал в их товгфища, они с руганью набросились на него:
- Что ты стреляешь в людей, проклятый чужеземец? Ты умертвил самого благородного из нас! Скоро теперь коршуны будут клевать твое тело!

Но Одиссей громовым голосом крикнул им:
- А, собаки! Вы думали, что я никогда больше не вернусь из-под Трои и грабили тут мое добро, оскорбляли мою жену, нарушая божеские и человеческие законы! Но теперь наступил час возмездия - я, сам Одиссей, стою перед вами!

Женихи побледнели от страха, услышав эти слова, и холодный ужас сковал их члены. Первым оправился Эвримах.

- Если ты действительно Одиссей, - сказал он, - то ты имеешь пол-нос право бранить нас. Но тот, кто всех виновнее из нас, уже лежит мертвым, пораженный твоей стрелой. Мы менее виновны, чем он, и нас ты можешь пощадить. Каждый из нас возвратит тебе по двадцать быков в вознаграждение за то, что мы съели у тебя, и сколько хочешь золота и серебра! - Нет, Эвримах! - мрачно ответил Одиссей.- Я не успокоюсь, пока вы все смертью не ответите мне за обиду, нанесенную мне и моей супруге. Делайте все, что хотите, боритесь со мной или ищите спасение в бегстве, но ни один из вас не уйдет от меня!

Задрожали колени у женихов при этих словах, Эвримах же обратился к ним с ободряющими словами:
- Никто не сможет теперь удержать гневной руки этого человека; поэтому лучше вынем наши мечи и, защищаясь столами от его гибельных стрел, ринемся все сразу на него и, оттеснив его от двери, бросимся в город сзывать наших друзей!

И действительно, выхватив меч, он с криком устремился вперед, но стрела Одиссея пронзила ему печень, и он вместе со столом грохнулся на землю, где после нескольких бессильных движений испустил дух.

Вслед за ним на Одиссея бросился Амфином, чтобы мечом проложить себе дорогу, но копье Телемака вонзилось ему между плеч, и он со стоном упал на пол. Телемак, бросив копье, оставил его торчать в ране, чтобы не подвергнуться нападению сзади, и прыгнул к порогу, где стоял отец. Отсюда он поспешил в комнату, в которой хранилось оружие, и вытащил оттуда четыре щита, восемь копий и четыре шлема; затем он вооружился сам и, вооружив бывших с ним пастухов, поспешил к Одиссею, неся ему щит, шлем и два копья.

Одиссей тем временем, стоя на пороге, продолжал посылать свои гибельные стрелы, без промаха поражая каждый раз по одному из женихов. Когда же все стрелы вышли, он надел принесенное Телемаком оружие и взял в руки два тяжелых копья. В зале была еще одна боковая дверь, которая вела в коридор, выходивший на улицу; отверстие этой двери было настолько узко, что в нее сразу мог войти только один человек. Одиссей поручил охранять эту дверь Эвмею, но теперь тот отошел от нее, и проход стал свободен.

Один из женихов, Агелай, заметил это и предложил товарищам попытаться ускользнуть. Они изъявили было свое согласие, но бывший заодно с ними Мелантей отговорил их от этого плана.

- Дверь слишком узка, - сказал он, - и может пропустить только одного человека, который и загородит дорогу всем остальным. Лучше дайте мне пройти туда, я сумею достать и принести вам оружие.

И с этими словами он исчез в проходе и через несколько минут действительно возвратился, неся с собой оружие. Несколько раз ходил он и возвращался назад, и скоро в руках женихов оказалось уже двенадцать щитов и столько же шлемов и копий.

Одиссей, увидев внезапно оружие в руках врагов, испугался и воскликнул, обращаясь к сыну:
- Верно, какая-нибудь служанка выдала нас, либо кто-нибудь из наших слуг.

- Нет, отец, я сам виноват в этом, - возразил Телемак, - когда я брал в последний раз оружие, я не запер дверь кладовой, а только притворил ее.

Тогда Эвмей сейчас же бросился, по приказанию Одиссея, в кладовую, чтобы запереть ее. Но, увидев там Мелантея, забиравшего оружие, он вернулся назад, чтобы спросить своего господина, что ему сделать с ним.

- Возьми с собой Филотия, - сказал тот, - и вместе изловите его и, связав ему руки и ноги, подвесьте на крепкой веревке к средней балке. Пусть мучается там! А сами заприте дверь и возвращайтесь скорее назад!
Пастухи молча повиновались. Они подстерегли Мелантея на пороге кладовой, когда он выходил оттуда, нагруженный оружием, схватили его, связали ему руки и ноги, и, привязав крепкую веревку за одну из балок крыши, подвесили его, обвязав другой конец веревки вокруг его тела. Затем заперли дверь и поспешно возвратились в залу на свои места.

Теперь они все четверо стояли рядом плечо к плечу и по знаку, данному Одиссеем, одновременно метнули в толпу женихов копья. Удары были направлены верно, и в ту же минуту четыре жениха лежали на земле и бились в предсмертных судорогах. Оставшиеся в живых в страхе забились в самый дальний угол залы, но в следующую минуту оправились и, вытащив из трупов засевшие в них копья, дрожащими и неверными руками бросили их в своих ужасных противников. Большая часть копий пролетела мимо, только копье Амфимедопа ранило слегка Телемака в руку, да еще копье Ктезиппа пробило щит Эвмея и вонзилось ему в плечо. И тот, и другой сейчас же поплатились за это, пав мертвыми под меткими ударами копий. Свинопас, направив свое копье в Ктезиппа, крикнул ему при этом:

- Вот тебе, негодяй, подарок за ту кость, которую кинул ты в моего господина!

Тем временем на помощь своему любимцу спустилась Афина Палла-да. Спустив с потолка свою вселяющую ужас эгиду, она привела женихов в такой страх, что они начали бесцельно метаться до зале, подобно тому, как мечутся по лугу коровы, когда на них со всех сторон налетят слепни. Одиссей же и его помощники и начали гоняться за женихами, всюду неся с собой смерть и обливая потоками крови пол зала.

Один из женихов, Леодей, бросился к ногам Одиссея и, обнимая его колени, стал умолять о пощаде.

- Сжалься надо мной! - молил он. - Никогда не творил я бесчинств в твоем доме. Я был только жсртвогадателем у женихов и не раз старался отговорить их от постыдных поступков.

- Если ты был их жертвогадателем, то, верно, ты часто молился за них! - мрачно взглянув на пего, сказал Одиссей и, схватив меч Агелая, валявшийся на земле, одним ударом отсек гадателю голову.

Недалеко от боковых дверей стоял певец Фемий. Увидав приближающегося к нему Одиссея, он уронил свою арфу на землю и бросился перед ним на колени.

- Пощади меня, - воскликнул он, - ты сам раскаешься потом, если убьешь певца, ибо он радует своими песнями и людей, и богов. Твой сын подтвердит тебе, что я ничего дурного не делал в твоем доме.

Одиссей, не обращая внимание на его мольбу, уже поднял меч, но в эту минуту подбежал Телемак и, удержав мстительную руку отца, стал просить его.

- Остановись, отец: не убивай его; он невиновен. Пощади также и глашатая Медоиа; он ухаживал за мной, когда я был еще ребенком, и всегда хотел добра нашему дому.

Медон к это время сидел под столом, дрожа от страха, закутанный в свежую шкуру коровы; услышав просьбу Телсмака, он выполз из своего убежища и умоляюще припал к ногам своего покровителя. Улыбка промелькнула на мрачном лице Одиссея, и он сказал:
- Успокойтесь вы оба, просьба Телемака спасла вас. Идите и возвестите людям, насколько лучше жить праведно, чем поступать бесчестно!

Оба спасенные, еще дрожа от страха, оставили зал и поспешили в город. Одиссей же оглянулся вокруг и увидал, что в живых не осталось ни одного жениха. Все они лежали неподвижно, как рыбы, которых рыбак вытряхнул из своей сети. Тогда Одиссей приказал Телемаку позвать ключницу; та сейчас же явилась и нашла своего господина стоящим посреди трупов с глазами, блестящими, как у льва.

- Радуйся, матушка! - сказал, увидя ее, Одиссей. - Но воздержись от радостных криков, ибо не подобает смертному громко ликовать над трупами!

Затем он приказал ей отобрать неверных служанок и прислать их к нему в залу и, обратясь к сыну и пастухам, добавил:
- Вынесите вместе с рабынями все эти трупы. Затем вымойте ложа и столы и очистите всю залу от крови. А когда кончите псе это, то отведите рабынь, запятнавших себя и наш дом, па двор и там умертвите их.

С жалобным плачем спустились рабыни и сбились все в кучу, но Одиссей быстро принудил их приняться за работу. Когда зал был очищен от крови, Телемак и пастухи отвели несчастных па двор и там, заперев в проходе между кухней и стеной, безжалостно умертвили. Здесь лее погиб ужасной смертью и Мелантей, которого пастухи вытащили из кладовой, и, разрубив на куски, бросили на съедение псам.

Теперь дело мести было закопчено, и Телемак с пастухами возвратился в залу к Одиссею. Тот, узнав, что все кончено, приказал Евриклее принести огня и благовонной серы и окурить вес зал, дом и дверь. Однако Евриклея на этот раз не сразу послушалась его; вместо того, чтобы исполнить его поручение, она принесла и подала герою мантию и хитон.

- Вот тебе платье, - указала она, - ибо не подобает тебе в своем доме ходить в таких лохмотьях.

ОДИССЕЙ И ПЕНЕЛОПА. ОДИССЕЙ И ЛАЭРТ

Но Одиссей отложил поданное платье в сторону и еще раз настоятельно приказал старухе исполнить его поручение. На этот раз она повиновалась ему и, позвав остальных служанок, принялась окуривать дом благовонной серой. Служанки, спустившись сверху, бросились всей толпой к Одиссею и, плача, стали покрывать поцелуями его руки и платье. На глазах Одиссея показались слезы, а в сердце его шевелилась радость при виде этих рабынь, оставшихся верными ему.

Когда весь дом был окурен, Евриклея поднялась наверх, чтобы возвестить своей госпоже радостную весть о возвращении ее супруга. Пенелопа спала в эту минуту мирным сном, и она, подойдя к ее ложу, стала тихо будить ее:
- Проснись, милая дочь моя! Прибыл твой супруг, Одиссей, и ждет тебя там, внизу. Он победил всех твоих дерзких женихов, так оскорблявших тебя и твоего сына и расхищавших его добро.

Пенелопа открыла глаза и с упреком сказала ей:
- Верно, боги лишили тебя разума, что ты пришла сюда смеяться надо мной. Зачем прогнала ты мой тихий сон? Я так крепко и мирно спала сейчас, как не спала ни разу с тех пор, как мой супруг покинул меня.

- Не гневайся понапрасну, дочь моя, - возразила Евриклея, - твой супруг возвратился; он скрывался до сих пор под личиной того нищего, над которым так смеялись все женихи там, в зале; твой сын уже давно узнал его, но держал это в тайне, чтобы тем лучше свершить месть над женихами.

Услыхав это, Пенелопа вскочила с ложа и, заливаясь слезами, сказала няньке:
- Но если Одиссей действительно вернулся и ждет меня в зале, то как мог он одолеть женихов один - такую толпу?

- Я сама не видала и не слыхала этого, - ответила Евриклея, - ибо мы, женщины, сидели наверху, крепко запершись и дрожа от страха. А когда твой сын позвал меня, то я нашла уже всех женихов без движения лежащими на земле; твой же супруг, как лев, гордо стоял среди их трупов.

- Нет веры у меня к твоим словам, по давай, спустимся вниз, я сама увижу, что случилось там, - сказала Пенелопа и, дрожа от надежды и страха, перешагнула порог своей комнаты и направилась к зале. Войдя туда, она молча остановилась перед Одиссеем: сомнение и недоверие овладели ею; то ей начинало казаться, что она узнает любимые черты, то они опять становились для нее чуждыми, и вид лохмотьев покрывавших Одиссея, отпугивал ее.

Наконец, к матери подошел Телемак и, наполовину сердясь, наполовину смеясь, сказал ей:
- Как можешь ты оставаться такой бесчувственной? Подойди к отцу, испытай его, расспроси! Какая другая женщина могла бы так недоверчиво встретить супруга?

- Ах, милый сын! - ответила Пенелопа. - Удивление сковало мой язык, и ни один вопрос не приходит мне на ум! Но если это действительно мой возлюбленный супруг вернулся в свой дом, то я узнаю его, ибо у него есть для меня тайные знаки.

Тогда Одиссей повернулся к сыну и со смехом сказал ему:
- Оставь мать, она сама узнает меня! Сейчас она не может почтить и признать меня, ибо эти грязные лохмотья покрывают мое тело. Но я сумею убедить ее. Теперь же нам нужно подумать о другом. Ведь мы убили самых благородных юношей в Итаке. Как нам быть теперь?

- Об этом тебе лучше судить, отец! - ответил Телемак. - Ведь недаром ты слывешь среди людей самым лучшим советником в мире.

- Вот что кажется мне самым лучшим теперь, мой сын! Вы все омойтесь сейчас и оденьте самые лучшие платья; пусть служанки также приоденутся, певец же пусть возьмет в руки арфу и огласит залу радостными звуками песни. Таким образом, всякий, проходящий мимо дворца, будет думать, что здесь еще продолжается пир, и слух об убийстве женихов проникнет в город еще не скоро, так что мы успеем подготовиться.

Приказание его было немедленно исполнено, и скоро зал огласился веселыми звуками арфы и пения. Проходившие мимо дворца останавливались и, слыша веселый шум, говорили друг другу:
- Ну, теперь нет сомнения, что Пенелопа выбрала себе жениха, и там идет праздничный пир.

Тем временем Одиссей смыл с себя всю грязь и кровь, приставшую к нему, и натер свое тело маслом. Афина опять возвратила ему прежний вид, и когда он возвратился в залу, то видом своим был подобен бессмертным. Войдя в залу, он сел па свой троп рядом с Пенелопой.

- Ну, странная женщина, - сказал он, - поистине, боги дали тебе, должно быть, совсем бесчувственное сердце; никакая другая женщина не могла бы так холодно встретить своего супруга, вернувшегося домой после двадцати лет скитаний.

- Удивительный человек, - ответила ему Пенелопа, - пойми, что не гордость и не презрение удерживают меня. Но, однако, пусть будет так. Постели ему кровать, Евриклея, но не в спальне, а в другой комнате.

Этими словами Пенелопа хотела испытать своего супруга. Одиссей с досадой ответил ей:
- Печальное слово сказала ты, женщина. Ведь моего ложа не мог вымести ни один смертный, хотя бы он напряг все свои силы, ибо тайна заключалась в устройстве его. Ведь основанием ложа служил корень маслины, вокруг которого была построена комната. Неужели же, грубил тот корень?

кали от радости у царицы, когда она узнала по этим слонам сносто супруга. Плача, поднялась она со своего места, и, бросившись к Одиссею, начала покрывать поцелуями его руки и лицо.

- Не гневайся, Одиссей, - сквозь слезы говорила она, - что я не сразу приласкалась к тебе и не с почетом встретила тебя! Боги не были милостивы к нам, и мое сердце все время боялось, что это не ты, а какой-нибудь хитрый чужеземец, который хочет обмануть меня. Но теперь, когда ты рассказал мне то, чего не знает ни один смертный, я успокоилась!

Кровью обливалось сердце героя, когда он слушал ее речи, и, горько плача, он прижал к груди свою верную жену. Всю ночь провели супруги вместе, рассказывая друг другу о несчастиях, которые они пережили в разлуке.

На следующие утро Одиссей с восходом солнца уже был на ногах и собирался в путь.

- Милая жена! - сказал он, обращаясь к Пенелопе, - много бед и несчастий пришлось нам перенести с тобой, и немало их ожидает нас еще в будущем. Но теперь, когда мы опять вместе, нужно позаботиться обо всем, что нам осталось. Я сам пойду сейчас в поле, где, тоскуя, ждет меня мой престарелый отец. Ты же тем временем оставайся наверху в своей комнате, стараясь, чтобы никто не видел тебя.

С этими словами он опоясался мечом, надел блестящую броню и отправился будить сына и обоих пастухов, остававшихся во дворце. Те сейчас же вскочили, и уже скоро все четверо, вооруженные, шли по улицам города навстречу поднимавшейся утренней заре. Афина Палла-да окутала их густым туманом, так что они были невидимы для всех встречавшихся им.

Спустя немного времени, они уже подходили к полю старого Лаэрта; посреди двора стоял его дом, со всех сторон окруженный различными хозяйственными постройками; около него лежали и спали слуги, которые обрабатывали поле.

Когда они уже стояли около дома, Одиссей сказал своим спутникам:
- Вы ступайте в дом и зарежьте нам к обеду лучшую откормленную свинью. Я же отправлюсь в поле искать Лаэрта, который, наверно, где-нибудь там за работой. Я хочу испытать, узнает он меня или нет, а потом мы с ним вернемся и вместе насладимся обедом.

II с этими словами Одиссей передал своим спутникам копье и меч и отправился в сад разыскивать отца. Он скоро нашел его, как раз в ту минуту, когда тот, сидя на земле, заботливо обкапывал какое-то деревцо. Старец был одет очень бедно и неопрятно: па теле его был грубый заплатанный хитон, па ногах же были надеты худые сандалии из бычьей кожи; весь вид старца показывал, что тяжелая печаль неотступно грызет его сердце.

Горько стало герою, когда он увидел отца в таком жалком виде, и, прислонившись к дереву, он заплакал. Первой его мыслью было броситься к отцу, обнять его и сказать, что это он - его любимый сын, вернувшийся, наконец, в страну отцов. Но потом он испугался, что слишком неожиданная радость может оказаться вредной для ст,арц,аиил решил сначала подготовить его.

Поэтому он, подойдя к нему, спросил:
- Ты, видимо, хорошо понимаешь свое дело, старик, по по твоему виду мне сдается, что ты пс привык к такому грязному и плохому платью. Скажи же мне, кто твой господин и для кого возделываешь ты этот сад? И действительно ли эта страна - Итака, как сказал мне какой-то прохожий, встретившийся па пути? Это был какой-то недружелюбный человек, и он ничего не ответил мне, когда я спросил, жив ли еще тот человек, навестить которого я явился сюда. В своем отечестве я раз принимал мужа, который сказал мне, что он из Итаки и что он сын царя Лаэрта.

Так сочинял без запинки изобретательный Одиссей. Его отец при звуке своего имени сразу поднял от земли голову и, обливаясь слезами, воскликнул:
- Конечно, ты находишься сейчас в той стране, которую ищешь, по того человека, о котором ты спрашиваешь, нет здесь. Но скажи мне, как давно это было, что твой несчастный гость, а мой сын, посетил тебя?

- Пять лет тому назад твой сын покинул мой дом, - ответил Одиссей, - Он уезжал с радостным сердцем, и мы сговорились еще раз побывать друг у друга в гостях и почтить друг друга подарками.

Сердце перевернулось в груди Лаэрта при этих словах, и все его дряхлое тело начало сотрясаться от рыданий. Тут Одиссей не мог больше вытерпеть: он схватил своего отца в объятия и, покрывая горячими поцелуями, начал успокаивать сто.

- Это я, отец! Я сам, твой сын, о котором ты спрашивал меня. На двадцатом году, наконец, возвратился я на свою родину! Осуши же свои слезы и радуйся!

Но Лаэрт с удивлением взглянул на него и ответил:
- Если ты действительно мой сын, вернувшийся, наконец, на родину, то покажи какой-нибудь знак, чтобы я мог узнать тебя.

- Прежде всего, - ответил Одиссей, - вот рубец от той раны, которую когда-то нанес мне на охоте кабан. Потом я могу показать тебе те деревья, что ты подарил мне: помнишь, тринадцать грушевых деревьев, десять яблонь и сорок маленьких фиговых деревьев?

Теперь старец не мог более сомневаться и, обессилев от внезапной радости, бросился па грудь к сыну, который поддержал его своими могучими руками. Но он скоро пришел в себя, и они тихо направились к дому, мирно и радостно беседуя друг с другом. Они уже сидели за столом и вкушали вкусную пищу, когда домой вернулся с поля слуга Доли-он вместе со своими сыновьями. Узнав радостную весть, он сейчас же поспешил к Одиссею и, покрывая его руки поцелуями, вскричал:
-Да будет над тобой благословение богов, возвративших тебя, наконец, нам! Но знает ли о твоем возвращении твоя супруга, или нужно послать сказать ей?

- Она все знает, - ответил Одиссей, - и тебе пет нужды утруждать себя.

Тогда Долион с сыновьями подсел к столу, и они продолжали радостный пир.

ПОБЕДА ОДИССЕЯ

Тем временем по улицам Итаки быстро проносилась молва, распространяя ужасную весть об избиении женихов. С жалобными криками и с угрозами бросились родственники убитых ко дворцу Одиссея - и, вытащив оттуда трупы, предали их погребению. Затем все они устремились на площадь, где уже, шумя, собиралось народное собрание. Когда вся площадь наполнилась пародом, вперед выступил отец Аптшюя, Эйпет. Пораженный скорбью и пылая жаждой мщения, он обратился с речью к народу.

- На всех пас и па всех наших потомков падет позор, если мы не отомстим злому убийце наших сыновей и братьев! Так не дадим же ему ускользнуть от нас и поразим его вместе с сыном!

В эту минуту на площадь явились из дворца глашатай Медоп и певец Фемий; народ с удивлением расспрашивал их, как они избегнул и общей участи, и Медоп громко сказал, обратившись к гражданам:
- Выслушайте меня, мужи Итаки! Не без помощи богов выполнил Одиссей свое кровавое дело. Я сам видел какого-то бога, который в образе Ментора стоял рядом с ним и то помогал ему, то наводил ужас на женихов. Смерть женихов - дело богов, и напрасно мы стали бы мстить за нее!

Ужас охватил собравшихся, когда они услыхали речь глашатая; как только первое впечатление прошло, среди народа поднялись споры. В конце концов, одна половина собрания быстро поднялась со своих мест и бросилась по домам за оружием. Скоро они опять собрались, вооруженные, и под начальством Эйлета направились к дому Лаэрта навстречу Одиссею.

Афина Паллада, увидав эту толпу, сейчас же поднялась на Олимп к своему отцу Зевсу, чтобы спросить его, что будет дальше.

- Поступай и дальше, как угодно твоему сердцу, - ответил ей Зевс, - мой же совет таков: пусть теперь, когда Одиссей наказал женихов, будет с обеих сторон дана клятва примирения, и пусть он останется царем. И взаимная любовь и счастье водворятся в Итаке!

Решение Зевса было мило сердцу Афины, и она, покинув Олимп, опять спустилась на остров.

Тем временем Одиссей и его спутники окончили обед, и Одиссей сказал задумчиво своим друзьям:
- Наши враги в городе уже, наверно, узнали все, и не лишне было бы кому-нибудь из нас взглянуть на улицу.

Сейчас же один на сыновей Долиона встал и вышел из ;;ома, но через минуту, испуганный, вбежал назад, громко крича:
- Они идут, Одиссей! Они идут! Скорее вооружайтесь!

Тотчас же все бывшие там бросились к оружию и даже седовласые Долион и Лаэрт взяли оружие в свои слабеющие руки. Одиссей стал впереди этого маленького отряда, и все они поспешно вышли из дома навстречу врагу.

Дорогой Одиссей обратился к своему сыну с ободряющими словами.

- Ну, Телемак, - сказал он, - наступает для тебя время оправдать те надежды, которые я возлагаю да тебя. Покажи себя в битве, в которой будут сражаться храбрейшие мужи, и не посрами своего рода, который всегда, превосходил всех других смертных своей храбростью.

- Как можешь ты еще сомневаться в моей храбрости? - воскликнул Телемак. - Ты увидишь, что я сумею не посрамить своего рода!

Между тем, Афина Паллада, в образе Ментора, приблизилась к Лаэрту и на ухо шепнула ему:
- Благородный сын Аркезия, принеси мольбы вседержителю Зевсу и его дочери и смело бросай наудачу копье!

Лаэрт послушался ее совета и, не прицеливаясь, метнул свое копье в толпу врагов; быстро полетело оно вперед и, пронзив шлем Эйлета, раскололо ему череп, так что он, мертвый, упал на землю. Одиссей же с товарищами, как буря, устремился на врагов, поражая их смертоносными ударами своего меча. Ни один из них не ушел бы невредимым с поля битвы, если бы в дело не вмешалась Афина Паллада.

- Остановитесь, мужи итакийские! - воскликнула она громовым голосом. - Не лейте понапрасну крови и прекратите вашу вражду!

Ужас охватил всех мужей при этом голосе и, устрашенные, они побросали свое оружие и обратились в самое беспорядочное бегство. Одиссей хотел броситься в погоню за ними; но молния Зевса, ударившая перед ним в землю, остановила его.

- Удержи свой меч, благородный сын Лаэрта! - сказала Афина, появляясь перед ним. - Иначе гнев всемогущего громовержца обрушится на тебя!

Покорно повиновались богине Одиссей и его товарищи и вместе с ней вернулись в город. Когда они подошли к городской площади, она была уже полна народом, созванным со всех сторон глашатаями.

И тут исполнилось обещание Зевса, и гнев исчез из сердец всех граждан. Сама Афина, в образе Ментора, вновь укрепила союз между Одиссеем и народом, и старейшины клятвенно признали героя своим царем и защитником. Ликующие толпы проводили его до самого дворца, где Пенелопа вместе со своими служанками увенчала и празднично украсила его.

Долгие годы наслаждались безмятежным счастьем вновь соединившиеся супруги. И только позднее произошло с Одиссеем то, что ему предсказал в подземном мире старец Тиресий. А после этого его посетила тихая смерть уже в глубоком старческом возрасте.

Библиотека

Используются технологии uCoz